Особое место в драматургии трагедии отводилось хору. Можно считать, что наряду с монодиями хор являлся главным носителем музыкального начала. В самом начале трагедии хор выходил на орхестру, предшествуемый авлетом. Хоровая песнь, называвшаяся «пародом», звучала либо во время этого выхода, либо после него. Хор располагался на орхестре в три шеренги по пять человек в каждой, лицом к зрителю. Такое расположение трагических хоревтов отличало их от построения дифирамбических, стоявших полукругом. В первую шеренгу попадали самые красивые хоревты. Руководитель хора («гегемон», «корифей», «хоростат») занимал центральное место в той же шеренге. Нередко хор делился на два полухория. Иногда хор сопровождал свое пение танцами. Но подробности такого совмещения в рамках трагедии пока остаются не выясненными. Развитие музыки трагедии привело к созданию хоровых песен, не имеющих непосредственного отношения к данному сюжету. Такие вставные песни назывались «эмболима» (єцРоХіцсс, от єцРоЬЇ — вставка). Аристотель («Поэтика» XVIII 1456 а 29—31) упоминает об авторах, у которых «хоровые песни имеют не больше связи с темой своей трагедии, чем с какой-нибудь другой. Поэтому они поют „эмболима". Первый их создатель — Агафон». Об Агафоне известно очень мало. Он жил на рубеже V—IV вв. до н. э. в Афинах и был популярным автором трагедий и композитором. Первый приз Агафон завоевал на драматических состязаниях во время Ленеев в 416 г. до н. э. Вставные хоровые песни, судя по всему, являлись своеобразными дивертисментами. В том же качестве использовалась иногда и инструментальная заставка, получившая наименование «агафоново авлосово соло» (Ауабюуєіод аіЗ?а|огд — см. «Суда»). Каков был драматургический смысл таких нововведений и был ли он вообще — остается неясным. Начиная от Ливия Андроника 364 г. до н. э. был для Рима поистине трагическим. В город6 свирепствовала чума. Ежедневно родители хоронили детей, а дети теряли родителей, братья погребали сестер и доживающие свой век старцы оплакивали юных внуков. Ежедневно умирали сотни людей) г Звуки амфитеатра 197 а <оставшиеся в часа. Бороться с Гай Сульпиций беспомощными, живых знали, что они обречены, и ждали своего чумой не было ни возможности, ни сил. Консулы Петик и Гай Лициний Столон оказались столь же как и все граждане. Да что говорить о консулах, когда даже жрецы, понимающие веления богов, потеряли надежду на спасение. Стало ясно, что боги разгневались на римлян. За что? Этого никто не знал. Но никакие мольбы и воззвания, обращенные к богам, не возымели действия. Не помогали также обильные жертвоприношения. Чума продолжала уносить жизни бесчисленного множества людей. Весь город был охвачен страхом. Он руководил всеми поступками людей и заставлял их делать то, на что в нормальной обстановке они бы никогда не решились. Н И вот среди умирающего народа и погребальных костров, среди плача живых и стонов умирающих возникла идея, которая могла зародиться только от отчаяния и безысходности. Вначале ее передавали шепотом друг другу самые близкие люди. Потом она стала произноситься уже более громко. Она постоянно возникала во время |