ность», переведенное здесь как «многозвучие», связывалось не только с многострунными инструментами, но и с духовыми (см., например, Платон «Законы» III 399 с—а). Значит, применяя его, античные авторы подразумевали не только многострунность как таковую, но чаще всего более широкую звуковую систему, чем это 8* 1 228 Е. В. Гер&ман было прежде. Например, «смешанные роды», включавшие в себя звуки одновременно из диатоники, хроматики и энгармонии, всегда могли рассматриваться как «полихордия» по сравнению со звукорядом каждого из трех канонизированных родов. В декрете эфоров, среди прочих «преступлений», Тимофею вменяется в вину то, что он «устанавливает строение мелоса хроматическим, вместо энгармонического». Совершенно очевидно, что здесь под термином «эн-гармония» имеется в виду не энгармонический род с интервалами меньшими, чем полутон, а «энгармония» как олицетворение традиционной стройности и гармоничности (еуосрроуюд, буквально — стройная, созвучная, гармоничная). Кроме того, хорошо известно, что энгармонический род с акустически мелкими делениями тона вошел в музыкальную практику позже, чем хроматический. В тексте же декрета именно энгармония предстает старой, освященной временем системой, тогда как хроматика рассматривается как нехудожественное ладовое нововведение. Таким образом, Тимофей изменил и ладовую систему, которая квалифицировалась как стройная и созвучная (то есть «энгармоническая»). Следовательно, в декрете идет речь не столько об увеличении количества струн, сколько об изменении важнейших средств музыкальной выразительности. Сюда же нужно добавить упрек в адрес Тимофея за несоблюдение старого противопоставления строфы и антистрофы. А это уже серьезные модификации структурного порядка. Однако даже этим дело не ограничилось. Оказывается, Тимофей замахнулся на содержание мифа о Семеле, матери великого Диониса. Мы не знаем, какие изменения ввел Тимофей в этот знаменитый миф, не знаем, в каком свете он представил Семелу и рождение бога. Но какова бы ни была вольная трактовка мифа, она нарушала установившийся подход к ипостаси важнейшего из богов и его окружения, а это уже было преступлением против религии и, значит, — против идеологических устоев государства. Так новатор в музыке оказался нарушителем целого ряда художественных и идеологических канонов. Что должна была в этом случае предпринять государственная власть? Не в ее силах было изменить ладотональную организацию произведения. Не в состоянии была она «втиснуть» также его форму |