оформлении.

Более того, не исключено, что некоторые из меликов, сочиняя свои тексты, заранее представляли, на какую мелодию они будут петься. Обычаи художественной практики различных времен и на родов показывают, что очень часто на одну и ту же мелодию поются различные тексты и, наоборот, одни и те же слова озвучиваются

различными напевами. О таком варианте сообщает Псевдо-Плутарх (3), когда говорит о времени Стесихора (то есть — об эпохе меликов): древние поэты, «создавая слова, приспосабливали к ним мелодии». В связи с этим интересно вспомнить, что у Аристофана в «Лягушках» (ст. 1301—1302) Эсхил упрекает Еврипида за то, что последний заимствует свои мелодии из танцев, погребальных плачей, популярных произведений для авлоса, застольных песен. Несмотря на то, что здесь речь идет уже о более поздней классической эпохе, такая критика весьма знаменательна, так как она приоткрывает завесу над взаимоотношениями музыки и текста вообще в античности. В Музыку могли сочинять сами поэты, но для этой цели нередко привлекались и другие музыканты. Судя по источникам, они назывались «мелографами» (от ^еХод — мелодия и урасрю — пишу). Даже

само исполнение произведений поручалось нередко какому-либо певцу. Эта традиция отражена в так называемых «Изречениях Пиндара»:

|да Пиндара спросили, «почему он пишет песни, а петь [их] не еет», знаменитый поэт провел параллель с корабельными масте-ли, «умеющими делать кормило», но не умеющими им управлять.

В этих словах выражена убежденность в необходимости разделения творческого труда. Вне сомнения, «Изречения Пиндара» — продукт

более поздний, чем времена меликов, но он отражает античное

понимание пиндаровской эпохи.

Следовательно, контакты между словом и музыкой в античном

искусстве были очень подвижны и проявлялись в самых различных

формах.

ШК Что же касается контактов поэзии и танца, то, находясь на пороге XXI века, вообще практически невозможно увидеть танцевальную пластику, действовавшую совместно с поэзией и музыкой

двадцать восемь или двадцать семь столетий тому назад. Задача осложняется еще и тем, что современники не оставили на этот счет никаких конкретных свидетельств. Однако нужно думать, что здесь от автора текста зависело еще меньше, чем в случае с музыкой. Танец стремился воплотить лишь сюжет авторского замысла. Непосредственные же движения, их ритмика, распределение в пространстве и времени — все это зависело от вкуса исполнителя, традиций его хореографического воспитания и, конечно, от музыки, на которую пелся текст.

Поэтому нужно помнить, что неравноправным был союз не только между музыкой и словом, но также — между поэзией и танцем. Такое неравноправие существовало во всем триединстве. Здесь действовали законы системы, объединявшей виды искусства. Всякая система предполагает соподчиненность составляющих ее элементов. Вне такой соподчиненное™ никакое системное образование не может существовать и распадается. Подобная черта характеризовала соединение Искусств не только в античности. Вспомним хотя бы синтетические